«Пена дней» и другие истории - Борис Виан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они ушли с кухни и уселись на большой диван.
– Я перепробовал почти все, – сказал Вольф, – и нет ничего, что я хотел бы сделать еще раз.
– Даже меня обнять? – сказала Лиль.
– Разве что, – сказал, делая это, Вольф.
– А твоя старая ужасная машина? – сказала Лиль.
– Она меня пугает, – пробормотал Вольф. – То, как переосмысливаешь вещи там, внутри…
От неудовольствия где-то в районе шеи у него начался нервный тик.
– Все делается для того, чтобы забыть, но сначала передумываешь все заново, – продолжал он. – Ничего не опуская. С еще большим количеством деталей. И не испытывая того, что испытывал когда-то.
– Это так тоскливо? – сказала Лиль.
– Невыносимо. Невыносимо тащить за собой все, чем ты был раньше, – сказал Вольф.
– Ну а меня ты не хочешь увести с собой? – сказала Лиль, лаская его.
– Ты прекрасна, – сказал Вольф. – Ты нежна. Я люблю тебя. И я обманулся.
– Ты обманулся? – повторила Лиль.
– Иначе и быть не может, – сказал с неопределенным жестом Вольф, – пентюх, машина, возлюбленные, работа, музыка, жизнь, другие люди…
– А я? – сказала Лиль.
– Да, – сказал Вольф. – Была бы ты, но невозможно залезть в шкуру другого. Получаются двое. Ты полна. Ты вся целиком – это слишком; а сохранения заслуживает все, вот и нужно, чтобы ты была иной.
– Залезь ко мне в мою шкуру, – сказала Лиль. – Я буду счастлива: ничего, кроме нас двоих.
– Это невозможно, – сказал Вольф. – Чтобы влезть в чужую шкуру, надо убить другого и содрать ее с него для себя.
– Обдери меня, – сказала Лиль.
– В этом случае, – сказал Вольф, – у меня тебя уже не будет, буду я в другой шкуре.
– О! – совсем грустно сказала Лиль.
– Когда обманываешься, все именно так и выходит, – сказал Вольф. – Дело в том, что обмануться можно во всем. Это неизлечимо, и это повторяется каждый раз заново.
– У тебя совсем не осталось надежды? – сказала Лиль.
– Машина… – сказал Вольф. – У меня есть машина. В конце концов, я пока пробыл в ней не так уж и долго.
– Когда ты туда вернешься? – сказала Лиль. – Я так боюсь этой клетки. И ты мне ничего не рассказываешь.
– В следующий раз, завтра, – сказал Вольф. – Ну а сейчас мне нужно поработать. А рассказать тебе что-нибудь я просто-напросто не могу.
– Почему? – спросила Лиль.
Лицо Вольфа замкнулось.
– Потому что я ничего не помню, – сказал он. – Я знаю, что, когда я внутри, воспоминания возвращаются, но машина как раз для того и предназначена, чтобы тут же их уничтожить.
– А тебя не пугает, – спросила Лиль, – разрушать собственные воспоминания?
– Ну, – уклончиво сказал Вольф, – я еще не уничтожил ничего существенного.
Он насторожился. Наверху, у Ляписа, хлопнула дверь, и вслед за этим по лестнице загрохотали шаги.
Они вскочили и выглянули в окно. Ляпис почти бегом удалялся в направлении Квадрата. Не добравшись до него, он повалился ничком в красную траву, обхватив голову руками.
– Сходи навести Хмельмаю, – сказал Вольф. – Что там стряслось? Он совсем измотался.
– Но ты-то не пойдешь его утешать, – сказала Лиль.
– Мужчина утешается в одиночку, – сказал Вольф, заходя в свой кабинет.
Он лгал естественно и искренне. Мужчина утешается точно так же, как и женщина.
Глава XXVII
Лиль была чуть смущена: ей казалось несколько нескромным соваться со своим сочувствием к Хмельмае, хотя, с другой стороны, Ляпис обычно так не уходил, да и убегал он скорее как человек напуганный, а не разъяренный.
Лиль вышла на лестничную площадку и поднялась на восемнадцать ступенек. Постучалась. Послышались шаги Хмельмаи по направлению к двери, и, открыв ее, их хозяйка поздоровалась с Лиль.
– В чем дело? – спросила Лиль. – Ляпис напуган или болен?
– Не знаю, – сказала Хмельмая, как всегда нежная и замкнутая. – Он ушел ни с того ни с сего.
– Не хочу быть нескромной, – сказала Лиль. – Но у него был такой необычный вид.
– Он целовал меня, – объяснила Хмельмая, – а потом опять увидел кого-то, и на этот раз он уже не смог стерпеть. Он ушел.
– И никого не было? – сказала Лиль.
– Мне все равно, – сказала Хмельмая. – Но он явно кого-то видел.
– Ну и что же делать? – сказала Лиль.
– Думаю, он меня стыдится, – сказала Хмельмая.
– Нет, – сказала Лиль, – он, наверное, стыдится быть влюбленным.
– Я же никогда не говорила плохо о его матери, – возразила Хмельмая.
– Я вам верю, – сказала Лиль. – Но что же делать?
– Не знаю, не пойти ли его поискать, – сказала Хмельмая. – Такое впечатление, что именно я – причина его мучений, а я не хочу его мучить.
– Что же делать… – повторила Лиль. – Если хотите, я могу сходить за ним.
– Не знаю, – сказала Хмельмая. – Когда он рядом, он так хочет прикоснуться ко мне, обнять, взять меня, я это чувствую, и мне очень хочется, чтобы он это сделал; а потом он не осмеливается, он боится, что вернется этот человек; ну и что из этого, мне-то все равно, я же его не вижу, но его это парализует, а теперь еще того хуже – он стал бояться.
– Да, – сказала Лиль.
– Скоро, – сказала Хмельмая, – он разъярится, он же хочет меня все сильнее и сильнее, а я его.
– Вы оба слишком молоды для этого, – сказала Лиль.
Хмельмая засмеялась. Прекрасный смех: легкий и хрупкий.
– Вы тоже слишком молоды для подобного тона, – заметила она.
Лиль улыбнулась, но невесело.
– Не хочу изображать из себя бабушку, – сказала она, – но я замужем за Вольфом уже несколько лет.
– Ляпис – совсем другое дело, – сказала Хмельмая. – Не хочу сказать, что он лучше, нет, просто его мучит другое. Ведь Вольф тоже мучится, и не пытайтесь доказать обратное.
– Да, – сказала Лиль.
Хмельмая сказала ей почти то же самое, что только что говорил Вольф, и это показалось ей забавным.
– Все было бы так просто, – вздохнула она.
– Да, – сказала Хмельмая, – в общем, по отдельности все просто, но вот целое становится запутанным и теряется из виду. Хорошо бы научиться смотреть на все сверху.
– А тогда, – сказала Лиль, – перепугаешься, обнаружив, что все очень просто, но нет лекарства и нельзя рассеять иллюзию на месте.
– Наверное, – сказала Хмельмая.
– А что делать, когда боишься? – сказала Лиль.
– То же, что делает Ляпис, – сказала Хмельмая. – Пугаться и спасаться.
– Или разок впасть в ярость, – пробормотала Лиль.
– Рискнув, – сказала Хмельмая.
Они замолчали.
– Но что же сделать, чтобы снова их как-нибудь заинтересовать? – сказала Лиль.
– Я стараюсь как могу, – сказала Хмельмая. – Вы тоже. Мы красивы, мы пытаемся оставить их на свободе, мы стараемся быть достаточно глупыми,
